Проблема «образ чужого в культуре» привлекла внимание многих специалистов в последние десятилетия не случайно. Складывается так называемый «единый мир» , в рамках которого прежнее представление об иерархии народов и культур просто не работает. А из этого очевидного и простого факта вытекает масса наисложнейших проблем, связанных со взаимоотношениями тех или иных народов, культур, религий в прошлом. Проблемы эти являются и важнейшими, ибо без осознания и осмысления прошлого трудно понять настоящее. Это банальное соображение, к сожалению, для каждого поколения нередко становится откровением. Еще известный французский историк прошлого века Алексис де Токвиль писал, что единственным уроком истории является то, что люди не извлекают из нее уроков.
Стремление и умение «войти» в «чужую» духовную жизнь имеет особое значение и для развития собственной культуры. Существует устойчивое представление, что до конца средневековья «фундаментальная противоположность «своего» и «чужого» имела формы устойчивого противопоставления» (10,С.5). Но противопоставление не обязательно означает осуждение иной культуры. Убедительные примеры того связаны с историей средневековой Европы. Мнение европейцев о других народах в последние столетия достаточно хорошо известно, предлагаемый же здесь средневековый материал, вероятно, не столь широко известен.
Понятно, что история – это «спор без конца», но потомки не должны быть судьями (хотя, чего греха таить, именно в этом качестве чаще всего и выступают), они должны быть скорее правопреемниками людей прошедших поколений. История, по словам нашего известного отечественного историка Арона Яковлевича Гуревича, должна быть диалогом современного человека с теми, которых уже нет, которые уже «далече». Поэтому, прежде, чем выносить суждение по той или иной проблеме, истоки и конец которой теряются в тумане времени, стоит выслушать мнение современников далеких событий.
Встреча двух цивилизаций, кроме того, всегда порождает необходимость, осмысляя неожиданное появление «чужих», связать их со своей собственной историей, найти им «нишу» в освященной традициями и религией цепочке значимых событий. В средние века только так можно было понять феномен иной культуры, попытаться предвидеть возможные последствия этой встречи.
Наконец, стоит обратить внимание и на тот любопытный факт, что мировосприятие тесно связано с мировоззрением. Как бы тоже банально ни звучало подобное утверждение, но поражает в первую очередь именно эволюция мировоззренческой основы этногеографических представлений христианского мира в средние века.
Почему именно в средние века? Прежде всего потому, что мнение европейцев о других народах в последние столетия достаточно хорошо известно и, в немалой степени, даже через литературные произведения, предлагаемый же здесь средневековый материал, вероятно, не столь известен. Это не удивительно, ведь от того времени до нас дошли довольно скупые и отрывочные сведения. Они к тому же еще не прошли окончательно через фильтры официальной науки и потому на них почти не обращали внимания писатели и поэты, эти, с позволения сказать, популяризаторы, проводники научных идей в массы. Но главное, думается, в ином – в том, что средневековые люди задавали те же вопросы, которые задаем и мы, а это значит, что мы можем (и должны!) воспользоваться их мнениями и суждениями.
Мусульмане, захватившие все Южное и Восточное Средиземноморье, оттеснили христиан от общения с остальным миром, мусульманское окружение создало некую «мусульманскую стену». Кругозор европейцев практически до самого начала Крестовых походов не менялся. Вильям Мальмсберийский (1090 – 1142) считал, что весь мир, кроме Европы, принадлежит мусульманам. Петр Достопочтенный (сер. 12в.) полагал, что ислам исповедует треть или даже половина народов всего мира. Однако, после захвата монголами Азии, европейцы воспрянули духом. Интеллектуалами того времени было предложено несколько вариантов возможного дальнейшего развития событий. Один, первый по времени, основывался на идее возможного военного союза с монголами против мусульман.
Европа вначале довольно равнодушно отнеслась к известию о появлении татар, не видя в них отличия от других кочевников. В анналах Мельрозского монастыря за 1238 год спокойно отмечается, что «впервые прошел слух по земле нашей, что нечестивое полчище тартарейское многие земли разорило; истинно ли это, будущее покажет»(9, С.98).О том, как плохо представляли европейцы, кто такие монголы, говорит и то, что, узнав о их появлении, автор «Хроники монастыря св. Эдмунда» Джон из Тэкстера предположил, что это «нечестивое» племя пришло с неких «островов» и затем «наводнило (собою) поверхность земли»(9,С.100). Составители «Анналов Тьюксберийского монастыря» продолжили традицию Беды Достопочтенного и монголов тоже отнесли к «сынам Измаиловым», «вышедшим из пещер (числом) до 30 миллионов и более» (9, С.106). Подобная позиция дольше сохранялась на Востоке. В Лаврентьевской летописи под 1224 годом значится: «Приде неслыханная рать безбожнии моавитяне, рекомыи Татаръве» (16, Стб.740). На известном Лионском соборе 1245г. архиепископ из Руси Петр Акерович из Руси происхождение татар попытался понять традиционно, на основе Библии, и пересказывает их историю так: «последние из мадианитов, бежав от лица Гедеона до отдаленных частей востока, удалились в некую пустыню, которая называется Этрев. И было у них 12 вождей, главного среди которых звали Татаркан, от которого они нареклись тартарами. А от него произошел Чиркам, имевший троих сыновей. Имя перворожденного – Тессирикан, имя второго – Куртикан, имя третьего – Бататаркан. Огни, хотя были окружены высочайшими и будто бы непроходимыми горами, однако, вызванные Курцевзой, внуком Сальбатина, повелителя одного из городов, который называется Орнак, вышли, а именно отец и трое его сыновей с великим множеством вооруженных воинов; и убив Сальбатина, и Орнак, город его, захватив ,Курцевзу, внука его, преследовали по многим провинциям. А провинции, дававшие ему убежище, они опустошали; среди них в большей части опустошена Руссия. Прошло уже 26 лет. По смерти же отца три брата между собой разделились» (9, С.181). Общее с Лаврентьевской летописью здесь то, что и мадианитяне, и моавитяне мстили за свое былые поражения (4, С.445, 479).
Любопытно, что появление татар в Европе было воспринято в традиционном духе как естественное и неизбежное наказание за «грехи мира», но под последними понимались уже те кризисные явления, которые связаны были не с абстрактными грехами, а с вполне конкретными негативными явлениями в общественной и хозяйственной жизни Европы 13 века (8, С.182). К этому времени меняется значение термина «исторические народы», под ними начинают понимать уже не только и не столько жителей Римской империи, сколько бывших «варваров». Широкое применение в историографии этого периода имеют также схема Евсевия – Иеронима и идеи Аврелия Августина, в соответствии с чем «профанная» история понимается как часть истории священной, как ее продолжение и завершение. Все известные европейцам народы имеют свое строго определенное место в этом процессе, вплоть до загадочных серов.
Монголы не казались пока европейцам опасными по разным причинам. Во-первых, в предложенной в свое время Аврелием Августином классификации народов в соответствии с их отношением к христианству (1-знают и хотят знать, 2 – не знают, но хотят знать, 3 – знают и не хотят знать, 4 – не знают и не хотят знать) эти племена явно должны занимать либо второе, либо даже первое место, ведь среди них было немало христиан. Во-вторых, монголы оказались в стороне от традиционной библейской альтернативы «люди, вошедшие в Завет – люди, не вошедшие в Завет». Под второй категорией в это время понимались «измаильтяне» или «агаряне», т. е. арабы, мусульмане. В-третьих, они располагались все-таки далеко от границ христианского мира. И, наконец, в-четвертых, они явно враждовали с арабами, европейцы надеялись, что враг врага вполне может стать другом. Именно этот первый вариант и был испробован в первую очередь. Задуманный еще Иннокентием III пятый крестовый поход состоялся в 1217 – 1221 гг. И папский легат Пелагий, по сообщению арабского историка Ибн аль-Алефа, начал переговоры с Чингис-ханом, вторгшимся в Персию. Усиленное муссирование слухов о государстве пресвитера Иоанна наводит на мысль, что желание военного союза христиан и монголов не казалось необычным.
Неудачи крестовых походов в 13 в. помимо внутриевропейских причин, были обусловлены и внешними факторами, в частности, возросшим могуществом египетского султаната, который, по сути, занял в то время ведущее положение в арабском мире. Но египетские мамлюки нанесли жестокое поражение и монгольским отрядам. Этим в значительной степени объясняется взаимная заинтересованность предводителей крестоносцев и монгольских ханов в создании антиегипетской коалиции.
Первыми активность, естественно, проявили римские папы. В середине XIII в. на восток отправляется сразу несколько миссий. Именно папа Иннокентий IV в 1245г. направил в Каракорум к великому хану Гуюку миссию францисканца Джованни Плано Карпини. В 1249г. в путь на восток отправилось французское посольство Андре Лонжюмо от короля Людовика IX Святого. Потерпевший в 7 крестовом походе поражение французский король активно поддержал усилия папы Иннокентия и отослал к преемнику Гуюка хану Мункэ в 1253г. доминиканско – францисканскую миссию фламандца Гийома Рубрука уже с прямым предложением антимусульманского союза, но хитрый монгольский правитель потребовал невозможного, а именно подчинения Франции монголам. Причины столь массированного дипломатического «наступления» Запада разнообразны. Кроме прощупывания возможности военного союза, являвшегося в их сознании скорее перспективой, чем реальностью, европейцы хотели разузнать ближайшие планы «завоевателей мира», их реальные и потенциальные силы. Завоевание обширных районов Азии и поход в Юго-Восточную Европу (1222 – 1224) произвели столь сильное впечатление, что о монголах стали говорить как о величайшем бедствии человечества. По всем городам Европы служили молебны об отвращении страшной опасности. Можно предположить, что монахи должны были выяснить также возможность проповеди христианства среди монголов. Идея миссионерской деятельности уже достаточно широко была распространена в Европе, ее высказывали по разным причинам и с разной целью толедский архиепископ Евлогий (9 в.), аббат Клюнийского монастыря Петр Достопочтенный (1095 – 1156)., Фома Аквинский и Франциск Ассизский в 13в. Все основывались на словах Христа «идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» (Мк 16-15).
Во второй половине 13в. уже монгольские ильханы Хулагуидского улуса, охватывавшего Иран, Ирак, Закавказье, стали оббивать европейские пороги. Хулагуиды ведут активные дипломатические переговоры с римскими папами Климентом IV, Григорием X, Николаем III, с Генуей и королями Англии и Франции. В 1287 – 88гг. посол ильхана Аргуна несторианский монах, уйгур по происхождению Раббан Саума побывал в Риме, Генуе, Франции. Его попытка сколотить антиегипетский союз не удалась.
Отношения монголов с Европой принимают более спокойный характер в конце 13в. В 1294г. в столицу юаньского Китая Даду (монг. Ханбалык) прибыл посланец папы Бонифация VIII Дж. Монтекорвино. Хубилай (Шуцзу) дал ему разрешение остаться в столице и построить там церковь.
В 1298г. вышла в свет «Книга» венецианского купца Марко Поло, который долгие годы провел в Китае и сообщил об этой стране самые невероятные и фантастические сведения. С этой книги начнется новый этап в развитии интереса Европы к Востоку.
На восприятие европейцами монголов в целом повлиял целый ряд факторов. Прежде всего, это та опасность, которую представляли монголы. Если появление арабов в 8 в. почти вся Европа восприняла равнодушно и Беда Достопочтенный пытался понять их лишь с точки зрения эсхатологии, теперь европейцы применили к пришельцам те методы, с помощью которых они анализировали внутриполитические конфликты. Вопрос о татарах был даже специально поставлен на Лионском соборе 1245 г. наряду с другими острыми политическими проблемами, такими как борьба с германским императором Фридрихом II, походы в «Святую Землю», судьба Латинской империи (11, С.299).
Особо следует подчеркнуть и то, что анализ ведется теперь, как правило, с учетом развития экономических, а не идеологических процессов. Появление иноземцев для формирующейся городской экономики казалось большей катастрофой, чем для «деревенской» Европы 8в. Потому Европа и старается просчитать все возможные варианты изменения внешнеполитического положения континента. К тому же принцип расчета и выгоды уже выходит на первое место в европейской системе ценностей. От рационального ведения хозяйства происходил переход к рациональной организации государства. Появлялись сложные органы управления и контроля, система налогов и государственного кредита, формировалась политика, взвешивающая все мыслимые факты и возможности, даже характеры политических деятелей, в ранг высокого искусства возводилась изворотливая дипломатия. Идет процесс перерастания средневековых народностей в нации и уже не только и не столько на этнической, сколько на экономической основе формируется нравственно-политический принцип патриотизма.
Рационализм широко проникает и в область идеологии. Еще Иоанн Скотт Эриугена (810-877), крупнейший представитель неоплатоновского движения в средние века, создатель пантеистической онтологии, выдвинул принцип свободного поиска истины с помощью разума. Идеи Беренгария Турского (1010 – 1088), Пьера Абеляра (1079 – 1142), Ибн Рошда (Аверроэса, 1126 -1198) и Сигера Брабантского (1240 – 1284) закладывали основы принципа религиозного плюрализма, первые проявления которого имелись в учениях катаров и альбигойцев, равенства религий и возможности их независимого сосуществования. Один из первых серьезных кризисов средневекового христианства, имевший место именно в 13 веке и вызванный формированием городской культуры, внушительной интервенцией мусульманского свободомыслия, антиталмудической критикой мистиков-каббалистов, затронувших и ряд общих с христианством догматов, возродил интеллектуальные поиски «истинной философии» первых веков нашей эры. Неудивительно и появление в этих условиях такой фигуры, как Роджер Бэкон (1214 – 1292). Этот «ученый, вызывающий удивление», казавшийся вначале «червонцем, застрявшим в навозе своего века» (Вольтер), но представший перед потомками «царем мысли средних веков» (Э. Ренан), подобно гностикам пытался получить истинную картину мира в результате синтеза сведений из всевозможных наук. Вся его жизнь «была страшной борьбой за право научной мысли. Жестокое преследование он навлек на себя не только резкими нападками на церковь и обличениями испорченности церковной иерархии, но также гениально-смелой критикой схоластической догмы и проповедью новой научной методологии» (1, с. 21).
Одним из источников науки для него является «философия древних», т.е. античная культура и мораль. Именно он, по словам М.П. Алексеева, дал «связный географический очерк Азии на основании критического сопоставления новых данных, полученных опытным путем, и всей существующей литературы» (1, с. 21 – 27). Он первым из крупнейших средневековых мыслителей, по сути, сформулировал идею неизбежной будущей конвергенции христианского и языческого миров, причем на основе диалога культур, а не их борьбы.
Традиционно он дает описание трех частей света Европы, Азии и Африки и ссылается на античных авторов (Аристотеля, Плиния и др.), но основной фактический материал берет у своих современников, в том числе, Говоря об Азии, у францисканских монахов Иоанна де Плано Карпини и Гийома де Рубрука. Однако «бесхитростные и во многом наивные рассказы» Карпини и Рубрука он анализирует очень тщательно и компонует материал так, что тот лишь подтверждает его научную концепцию. появление на международной арене. Вся ученая Европа пытается определить происхождение «татар» и их родственную связь с уже известными народами. Раньше это делалось с помощью Библии, ибо в то время почти исключительно она помогала объяснить происхождение и предпосылки современных событий, в частности, давала возможность найти следы древнейших упоминаний каких-либо народов в ветхозаветной истории и установить их родство с известными народами и религиями. Она же давала ответ и на вопрос о дальнейшей их судьбе, их месте в предстоящем конце всего сущего.
В 7 в. впервые вторглись в южные провинции Византии арабы. Их знали в Средиземноморье преимущественно как сарацин, т.е. «людей Востока» (от араб. корня аш-шарк). Появление арабов в Сирии, Северной Африке, а впоследствии в Испании и Италии, поэтому было воспринято как еще одно свидетельство извечной борьбы двух миров, Запада и Востока, продолжение Троянской и Греко-Персидских войн. Троянской и Греко-Персидских войн. Христианская Европа восприняла пришельцев, кроме того, и как одного из многочисленных врагов, угрожавших христианству со всех сторон и не видела на первых порах особой разницы между ними и «примитивными язычниками» с севера и востока (викингами, славянами и мадьярами). Однако латинские авторы не могли не обратить внимания на монотеизм ислама, т.е. его кардинальное отличие от восточного язычества. Поскольку арабская экспансия быстро выдохлась и в битве при Пуатье (732г.) Карл Мартелл остановил их продвижение по Европе, жители большинства европейских стран довольно равнодушно встретили их появление на международной арене. С возникновением и распространением ислама в сознании средневековых христиан начало складывается представление об этой религии. Взгляды представителей одной веры на другую всегда интерпретируются в зависимости от различных обстоятельств – удаленности от основных центров веры, представления о территории распространения иной веры, уровня ее развития и др.
Появление ислама потребовало ответа на следующие вопросы: признак ли это конца света или некая новая стадия в развитии христианства, ересь или новая религия, пародия на учение Христа или система, заслуживающая уважения. Необходимо было найти и религиозное обоснование возникновению нового вероучения.
В создании литературы об исламе средневековые авторы опирались на различные источники: апологетические сочинения восточных христиан; свидетельства самих мусульман и переводы мусульманских авторов; народные легенды, рассказы рыцарей и пилигримов. Одним из инструментов познания мира в средневековом христианском мире была Библия. Роль ее заключалась в обнаружении следов упоминаний сарацин в ветхозаветной истории и установлению их «корней». Исследование Библии помогало разрешить и такой вопрос: почему именно ислам стал первым серьезным противником западного мировоззрения и оказал такое воздействие на него. Среди авторов тогдашнего латинского христианского мира, использовавших Библию как высокоэффективный интеллектуальный инструмент для разгадки «тайны» ислама, был Беда Достопочтенный (Bede Venerabilis, 674? – 26.V. 735). Именно он первым попытался осмыслить место арабов и ислама в мире, его выводы стали основой для латинских авторов вплоть до конца XII в. Дорога истории представляется ему весьма длинной, ведь мир стар (Mundus senescit – мир стареет) и Беда, подобно Аврелию Августину или Иоахиму Флорскому, ощущает себя близким к пределу времени. Шестой трудовой день уже наступил. Сколько лет или веков осталось – не знает никто, но симптомы приближения субботы несомненны, среди них и остановка арабской экспансии Карлом Мартеллом.
Появление монгольских армий тоже потребовало ответа на вопрос: признак ли это конца света. Роджер Бэкон, однако, отказывается, по существу, от использования Библии в качестве единственного «ключа» к тайне происхождения «татар» и привлекает сведения античных и прежде всего современных авторов.
История различных народов, населявших Центральную Азию в 13в., интересует Роджера Бэкона прежде всего «из-за самого народа, который теперь очень известен и попирает мир ногами своими», т. е. из-за «татар». Их происхождение он связывает с подвижками племен в Центральной Азии и, в частности, с историей государства кара-китаев (1124-1218). Государственное устройство и состояние наук у татар Бэкон оценивает весьма высоко, предполагая, что по уровню своего развития они мало уступают европейцам, а в чем-то даже превосходят их, «ведь предводители там управляют народом с помощью прорицаний и наук, которые сообщают людям о будущем, или являются частями философии, как астрономия и наука об опыте, или магическими искусствами, которым предан и которыми пропитан весь восток»(9, С.216). На страхи Европы он, отталкиваясь от рациональных доказательств, отвечает, что «тартарское нашествие еще не является признаком того, что грядет время пришествия Антихриста, но требуются и другие доказательства, дабы объяснить последствия»(9, С.220). Подробно описывает Бэкон и конфессиональную ситуацию, давая исчерпывающие для 13 в. сведения о религии и верованиях «татар» и других центрально – азиатских племен и народов, о различных христианских общинах и сектах в Азии (»от центра Черной Катайи до самых восточных границ живут преимущественно идолопоклонники, но примешаны к ним сарацины и тартары и несториане») (9, с. 218), о религиозной политике монгольских правителей. Пытается он понять и причины возвышения тех или иных племен (тюрок, найман, уйгуров, киданей, монголов), то говоря о неожиданно возникающей «страсти к владычеству», то связывая это с численным ростом восточного населения и, как следствие того, борьбой за пастбища и угодья.
Особое значение имеют сведения Р. Бэкона о западных киданях. Сообщения европейских авторов о них довольно редки, но именно на примере информации Бэкона видна их важность. Время правления западнокиданьских правителей-гурханов он начинает с событий под Антиохией, т. е. с 1098г. Известно, однако, что государство Си Ляо появляется только в 20-х годах 12в. Вероятно, основанием для утверждения Р. Бэкону послужили факты перемещений центральноазиатских и южносибирских племен перед падением восточной киданьской империи. В 90-х годах 11в. произошли важные события в районах Алтая и Южной Сибири. В 1089г. во главе племенного союза, ядром которого явились цзубу, встал дальновидный политики и талантливый полководец Могусы. Во 2-м месяце 1093г. он, разгромив посланные против него войска, вторгся на территорию Ляо и тем спровоцировал выступление ряда внутренних племен. Лишь к 1100г. этот «мятеж» был подавлен. (15, С. 7 – 8). Можно предположить, что либо к Могусы, контролировавшему некоторое время часть территории будущего «Каракатая», либо в империю Ляо «турки послали за помощью против франков», по свидетельству «истории антиохийской» (9, С. 216).
Любопытно свидетельство Р. Бэкона о значении слова «хан»: «хам – титул и означает то же, что прорицатель» (Cham est nomen dignitatis, et sonat idem quod divinator). Тем самым подтверждается совмещение в лице правителя западных киданей духовной и светской власти по т. н. «китайскому» варианту. (6, С.29). Бэкон ошибочно воспринимает «Коир» как «имя собственное» (nomen proprium), тогда как это слово является искаженным «гур» и означает «всеобщий», а весь титул читается как «хан всех племен». Термин этот издавна привлек внимание исследователей. Принятие его первым западнокиданьским правителем Елюй Даши казалось необычным таким историкам, как М. Дегинь, П. де Майа, К. Д’ Эрбло, С. де Саси, М. Клапрот. Источники, откуда кидани заимствовали этот титул, пытались найти В. Григорьев, И. Березин, К. Риттер, К. Менгес, К. А. Виттфогель, Фэн Цзяшэн и ряд других отечественных и зарубежных исследователей. В киданьской династийной истории «Ляо ши» прямо говорится, что гурхан – это почетный титул правителей монгольских племен. Корень «гур» в монгольском языке имеет два значения: первое – большой, всеобщий, второй – народ (собрание племен). Титул «гурхан» в этом случае означает выборного хана, поставленного во главе какого-либо племенного союза. Именно в таком, видимо, значении он встречается в «Юань чао би ши», где рассказывается о том, как в 1201г. некоторые монгольские племена, собравшись на реке Кем, избрали своим вождем Джамуху с присвоением ему титула гурхан, т. е. великий хан. Можно предположить, что на протяжении 12 – 14 вв. Значение этого титула претерпело значительную эволюцию. Джувейни объясняет его как «хан ханов», а Рашид Ад-Дин трактует – «великий хан, всеобщий хан»». В отдельных тюркских и монгольских языках это слово произносится с некоторым удлинением и обозначает «универсальный правитель, хан с огромной властью, верховный правитель» (14, С.128). Титул этот пользовался большим уважением у многих правителей, в частности, «любил видеть свое имя с этим прозванием Тимур» (14, С. 128).
Таким образом, выход монголов на мировую арену, помимо всего прочего, настолько сильно повлиял на кругозор европейцев, что можно говорить о влиянии и этого фактора на начало процесса складывания новой географической науки. Ее основателем будет справедливо считать Роджера Бэкона.
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:
Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. Введение, тексты и комментарий. Т. 1. XIII – XVII вв. Иркутск, 1932.
Батунский М.А. Развитие представлений об исламе в западноевропейской средневековой общественной мысли (XI – XIV вв.). // Народы Азии и Африки. 1971. № 4.
Бейкер Дж. История географических представлений и исследований. М.,1950.
Библейская энциклопедия. М.: Терра,1991.
Верн Ж. История великих путешествий. Кн. 1. Открытие земли. М.: Терра – Terra, 1993.
Дмитриев С. В. К вопросу о сути конфликта между Чингис-ханом и Теб-Тенгрием //Третья Дальневосточная конференция молодых историков. Тезисы докладов. Владивосток, 1994.
Журавский А.В. Христианство и ислам. М.: Наука, 1990.
Магидович И.П., Магидович В.И. Очерки по истории географических открытий. Т.1,2. М.1982.
Матузова В.И. Английские средневековые источники IX – XIIIв. Тексты. Перевод. Комментарий. М.: Наука, 1979.
Одиссей. 1993.М.:Наука, 1993.
Пашуто В.Т. Киевская летопись 1238 года // Исторические записки.1948. № 26.
Пиков Г.Г. Беда Достопочтенный об арабах и исламе // VII Арсеньевские чтения. Тезисы докладов региональной научной конференции по проблемам истории, археологии и краеведения. Уссурийск, 1994.
Пиков Г. Г. Библия и представления европейцев VIII – XII вв. об исламе и арабах // Традиции и инновации в истории культуры. Межвузовский сборник научных трудов. Новосибирск, 1995. С. 52 – 63.
Пиков Г. Г. Западные кидани. Новосибирск, 1989.
Пиков Г. Г. Кидани и Сибирь//Из прошлого Сибири. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. Ч. 1. Новосибирск, 1996.
Полное собрание русских летописей.Т.2. Спб.,1908.
Райт Дж. К. Географические представления в эпоху Крестовых походов. Исследование средневековой науки и традиции в Западной Европе. М.: Наука, 1988.
Уотт У. М. Влияние ислама на средневековую Европу. М.: Наука, 1976.